Несколько недель, проведенных мною на Половинке в обществе Гаврилы Степаныча, Александры Васильевны, Евстигнея и изредка посещавшего нас Мухоедова, принадлежат к счастливейшему времени моей жизни, по крайней мере никогда мне не случалось проводить время с такой пользой и вместе с таким удовольствием; моя работа быстро подвигалась вперед, Гаврило Степаныч принимал в ней самое живое участие, помогал мне словом и делом и с лихорадочным нетерпением следил за прибывавшим числом
исписанных листов, которые он имел ангельское терпение перечитывать по десять раз, делал замечания, помогал в вычислениях, так что в результате моя работа настолько же принадлежала мне, как и ему.
Неточные совпадения
Он взял
лист исписанной бумаги и, быстро проглатывая некоторые неинтересные формальные слова и особенно внушительно произнося другие, начал читать...
Ганя закурил папиросу и предложил другую князю; князь принял, но не заговаривал, не желая помешать, и стал рассматривать кабинет; но Ганя едва взглянул на
лист бумаги,
исписанный цифрами, указанный ему генералом.
И много, много было такого же бреду в этих письмах. Одно из них, второе, было на двух почтовых
листах, мелко
исписанных, большого формата.
И она подала мне
лист почтовой бумаги, вполовину
исписанный, но с такими помарками, что в иных местах разобрать было невозможно.
Тут же валялись
листы исписанной бумаги и пустая бутылка из-под водки.
Войдя в отведенную мне комнату, в которую уже перенесли мой чемодан, я увидел на столике, перед кроватью,
лист почтовой бумаги, великолепно
исписанный разными шрифтами, отделанный гирляндами, парафами и росчерками.
— Ну-с, прослушайте ваше показание, а потом подпишите его… — И, закрыв лицо
листом исписанной бумаги, он быстро и однотонно начал читать, а прочитав, сунул в руку Лунёва перо. Илья наклонился над столом, подписал, медленно поднялся со стула и, поглядев на следователя, глухо и твёрдо выговорил...
Больная не заметила, что Полина вошла к ней в комнату. Облокотясь одной рукой на подушки, она сидела, задумавшись, на кровати; перед ней на небольшом столике стояла зажженная свеча, лежал до половины
исписанный почтовый
лист бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.
Она состояла из нескольких
листов почтовой бумаги, кругом
исписанных крупным, но неправильным почерком, почти без помарок.
На столе лежало штук пять ученических тетрадок, несколько
листов исписанной почтовой бумаги, карта уезда и множество клочков бумаги всякого формата. Наступали сумерки. Я зажег свечу.
Письмо было на большом
листе почтовой бумаги,
исписанном вокруг чистым и красивым мужским почерком, внизу стояла подпись «Подозеров».
Секретарь порылся и поднес
лист,
исписанный красивым французским почерком Михаила Андреевича.
Евгения Тур, то есть графиня Салиас (сестра Сухово-Кобылина), работала в"Библиотеке"довольно долго; но до смерти ее я никогда ее не видал. Она жила тогда постоянно в Париже и очень усердно делала для нас извлечения из французских и английских книг. От нее приходили очень веские пакеты с
листами большого формата,
исписанными ее крупным мужским почерком набело.
Тася поглядела вправо. Окошко кассы было закрыто. Лестница освещалась газовым рожком; на противоположной стене, около зеркала, прибиты две цветных афиши — одна красная, другая синяя — и белый
лист с печатными заглавными строками. Левее выглядывала витрина с красным фоном, и в ней поллиста,
исписанного крупным почерком, с какой-то подписью. По лестнице шел половик, без ковра. Запах сеней сменился другим, сладковатым и чадным, от курения порошком и кухонного духа, проползавшего через столовые.
Темно, низко и страшно бедно было в этой комнатке, направо кожаный диванчик, перед ним старый ломберный стол, на столе в беспорядке несколько книжек и
листов исписанной бумаги.
Более часа провела она с глазу на глаз с княжной Баратовой и вышла, шатаясь, с красными от слез глазами. В руке она судорожно сжимала несколько
листов мелко
исписанной бумаги. Это был дневник покойной Капочки.
Газетные
листы,
исписанная и рваная бумага, пухлые книжки журналов — все это представилось ему чем-то до крайности надоедливым, ненужным, почти бессмысленным. Все это было точно куча залежавшихся булок, без вкуса и цены. Книжки разрезаны, бумага исписана, газеты запачканы; никто об этом не помнит, а всего менее тот, кто писал. И валяется теперь на столе одна бесформенная груда, с которой Лука Иванович просто не знал, как справиться.
Как бы гладко и ловко ни оправдывал он себя, она потеряла любимого человека. ЕеГаярин больше не существовал. Она гадливо бросила сложенный в несколько раз
лист газеты на стол, присела к нему, взяла тетрадь дневника и раскрыла его на последней
исписанной странице, где толстая черта виднелась посредине. И с минуту сидела, опустив голову в обе ладони.
Красивая рука Анны Аркадьевны, украшенная дорогими кольцами, с потухшей папиросой бессильно откинулась на ручку дивана: видно было, что ее обладательница о чем-то задумалась, что-то соображает. Перед ней на столе лежал
лист бумаги, сплошь
исписанный цифрами. Изящные бронзовые часы, стоящие на камине, показывали половина первого. В передней послышался звонок.